Индира Саутова: Защита женщин, подвергшихся насилию, – это сочетание солидарности и эмоций

Индира Саутова была назначена адвокатом в ряде громких дел, связанных с нарушениями прав женщин. Адвокат, которая стала защитником женщин, ставших жертвами домашнего насилия и подвергшихся сексуальному насилию в несовершеннолетнем возрасте, ответила на вопросы Караван-Инфо.

– Я наблюдала за вашей работой, вы часто выступаете в защиту женщин. Это женская солидарность или есть какая-то другая причина?

– Помимо защиты прав женщин и детей, я работаю в сфере юриспруденции в целом, а также занимаюсь юридической практикой в других сферах. Однако в ходе недавнего дела Асель Ногойбаевой я появлялась в СМИ в качестве ее адвоката, давала интервью по вопросам, связанным с правами женщин и их защитой, а также участвовала в пресс-конференциях. Думаю, эти вещи сделали меня популярной среди женщин. Они начали говорить обо мне друг с другом, те, кто подверглись насилию, стали узнавать обо мне. Так что это не я их выбираю, а они меня.

Поскольку неизвестно как, но одна женщина понимает другую, жизненные заботы знакомы всем. Это заставляет женщин чувствовать себя ближе друг к другу, доверять как в консультировании, так и в адвокации. Женщине, подвергшейся насилию со стороны мужчины, трудно видеть защитника в мужчине. И я еще не встречала ни одного из моих коллег-мужчин, которые брались бы за дела женщин, ставших жертвами домашнего насилия. Может быть, это потому, что женщины не обращаются к ним. Поэтому резонно думать, что акцент женщины-юриста на защите прав женщин – это, с одной стороны, солидарность, а с другой – схожесть чувств.

– Вы сталкивались с тем, что вам доверяют как юристу только потому, что вы женщина?

– Многие поэтому и приходят. Они идут ко мне, чувствуя близость к себе. Успех дела зависит от вашего полного понимания жертвы и вашего сострадания. Как я уже говорила, есть представление, что тот, кто понимает женские переживания, сможет, соответственно, лучше позаботиться о них.

– Я слышала ваше заявление о том, что в прошлом было много домашнего насилия, но оно не было таким открытым, как сейчас. Станут ли такие явления достоянием общественности и будет ли им обеспечено законное урегулирование? Есть ли польза от огласки?

– Из моей практики, домашнее насилие было и остается очень распространенным явлением. В то же время подобные явления доводятся до сведения общественности со стороны государства. СМИ и журналисты неоднократно пытались пробудить общество, акцентируя внимание на этой теме. Поэтому может показаться, что в наше время насилие находится на подъеме. В прошлом домашнее насилие не воспринималось как преступление ни женщинами, ни обществом. Из-за этого дела не были обнародованы.

Сейчас же огласка таких дел позволяет донести до общества, что подобные явления – не норма, а преступление, и это в какой-то степени влияет на справедливое вынесение судебного решения.

– Вопрос о 9-летней девочке, подвергшейся насилию в Джети-Огузе, 13-летней девочке, подвергшейся насилию в Сокулуке – были ли такие инциденты в прошлом или мы сейчас попали в какую-то черную полосу, когда на девушек и девочек смотрят свысока?

– Как я уже выше сказала, из-за того, журналисты не дают замалчивать, складывается впечатление, что таких преступлений становится больше. Но если посмотреть статистику, то роста нет, и хотя нет и снижения, ситуация остается стабильной. Следует отметить, что 90 процентов случаев сексуального насилия в отношении девочек совершает близкий родственник, сосед или знакомый, преступник не приходит издалека.

И хоть мир меняется, не надо говорить, что подобного не было в прошлом. Когда я защищала права девочек и девушек, были случаи, что пожилые приходили и анонимно рассказывали: «Меня тоже изнасиловал мой дядя, меня изнасиловал мой дедушка, меня изнасиловал мой сосед». Кто-то рассказал о происшествии матери, а другая держала всев секрете, никому не рассказывая.

Что это значит? Это означает, что в прошлом также имели место случаи сексуального насилия. Но в то время позор был страшнее для взрослых, чем психологическое состояние девочки. Поэтому позор прикрыли, а преступника не привлекли к ответственности. Я пришла к такому выводу после того, как услышала истории женщин, которые подверглись насилию в раннем возрасте, а теперь стали старше.

– Когда был вынесен приговор бывшему мужу Асель Ногойбаевой, вы написали: «У меня внутри ощущение незаконченного дела». Почему вы остались недовольны этим решением?

– Случай Асель был тяжелым морально и психологически. Почему я чувствовал дело незаконченным? Потерпевшая сторона просила приговорить преступника к пожизненному заключению... Да, мы понимаем – преступник искалечил жертву и это на всю жизнь, это тяжкое преступление. Но когда речь идет о законе, называем ли мы это «убийством» или «покушением на убийство»? Если деяние не повлекло смерть человека, то преступление признается не полностью совершенным. При этом не может быть применено наказание в виде пожизненного лишения свободы. Это гуманная сторона закона, но в то же время таким образом оценивается чувство справедливости...

Может быть, это потому, что я подошла к этому не только профессионально, но и от всего сердца как женщина, и я чувствовала, что защищаю себя. Мы не можем выйти за рамки закона, но и говорим, что наказание для человека, который так жестоко обошелся с женщиной, слишком мягкое. Например, осужденный на 20 лет имеет возможность через 12 лет отправиться в колонию общего режима. И кто тогда защитит жертву, если он выйдет на улицу и попытается совершить насилие снова? Мы также должны думать о последствиях...

– Вы говорили, что во время защиты прав женщины, которая является гражданкой двух стран – Кыргызстана и Казахстана и которая оспаривала своих детей у бывшего мужа, вам угрожали и вас запугивали. Часто ли происходят такие случаи в юридической профессии, как вы защищаете себя от этого?

–  Когда вы имеете дело не только с домашним насилием, но и с обычными преступлениями, вы сталкиваетесь с разными сторонами. Два или три раза я получала угрозы. Но меня это не очень волнует. Это происходит потому, что стороны черпают свою ненависть к человеку, который защищает другую сторону. Поэтому я продолжу выполнять свою работу точно и аккуратно, а также буду своевременно информировать об угрозах. Тем не менее, настроение другое, и моя мама говорит: «Боюсь, с тобой что-то случится, девочка». Мои братья и сестры тоже говорят: «Не берись за тяжелую работу, возьмись за простые вещи, ты мать». Хотя я сама не боюсь, моя мама, мои братья и сестры и мои дети беспокоятся обо мне.